Владимир Кузьменков – удивительный человек, ни на кого не похожий. Он из тех рукодельных мужиков, которые, кажется, умеют все. За что не возьмутся, все у них получается легко, красиво, без напряга. Хоть косу отбить, хоть телевизор починить или мотор перебрать. В них живет неподдельный интерес ко всему новому, неизведанному. Владимир Александрович немало повидал, но вернулся к своим истокам. Живет он в деревне Кучино Нахимовского (теперь Лехминского) сельского поселения. Последнее место работы – котельная Нахимовской средней школы, в этом году стал пенсионером. Он и сам нахимовский – родился в деревне Шопеки, учился в Зайцевской восьмилетней школе, затем в техникуме в Смоленске.
Человек он неравнодушный, любящий и замечающий красоту природы родных мест, увлекающийся их историей. Он сам придумал, сделал и установил памятный знак на месте усадебного дома Нахимовых, который посвятил флотоводцу Павлу Степановичу Нахимову, проводившему детские годы у дяди – героя Отечественной войны 1812 года Николая Матвеевича Нахимова. Еще один памятный знак сконструирован и установлен им на месте бывшей церкви Николая Чудотворца. Кузьменков принимал самое активное участие в установке в Нахимовском бюста Павла Степановича Нахимова, благоустройстве территории рядом с ним.
В молодости Владимир Александрович играл в ансамбле, и до сих пор может смузицировать и спеть – было бы настроение. Для работников Дома культуры он – лучший Дед Мороз – добрый, веселый, раскованный, заводной, не чурающийся острого словца.
А вот в стихах больше проявляется его душа – чуткая и ранимая, остро чувствующая природу, окружающий мир. Когда Кузьменков приходит в библиотеку, а читают они с женой Галиной много, причем, любят классику, постоянно просишь его: «Записывай стихи!». Он отмахивается: «Запишу как-нибудь».
В этом он весь – Владимир Александрович Кузьменков.
Валентина ВОЛКОВА, село Нахимовское
Душа болит…
Душа болит, в деревню рвется.
Иду туда, не ближний свет!
Там плачется, а не поется:
Деревни той давно уж нет.
Туда давно никто не пишет
Открыток, писем по родству.
Лишь осень сквозь гнилые крыши
Бросает мокрую листву.
Иду туда, к моим березам,
И у родимого угла,
Едва удерживая слезы
Чекушку «тяпнуть» из горла!
Потом, заросшими полями,
Сквозь лес бурьяна в целый рост –
К разбитой церкви, на погост:
Наведаться к отцу и маме.
И стонешь на ходу невольно:
Здесь, в памяти, вся жизнь моя!
Забыть нельзя и видеть больно
Осиротевшие края.
Тружусь: засыпал дробь, пыжи сажаю
Пес под столом толкается у ног,
Пока сижу, патроны заряжаю —
Старательно выкусывает блох.
Я не охотник, годики не те,
То здесь болит, то там. Совсем хреново!
Вот и висит за печкой в темноте
Курковка выпуска времен Хрущева.
С гвоздя ее на белый свет несу,
Пес лает, ждет, пока на лыжи встану.
Давненько, братцы, были мы в лесу,
Ну что? Вперед? На дальнюю поляну!
Искрится снег и за спиной двустволка
С брезентовым засаленным ремнем,
С горы несусь как старая двуколка!
Плевать на возраст: бегаем, живем.
Заросший берег, а потом поляна.
Лыжня, как в детстве, весело ведет.
Бегу по ней, то в речку сверху гляну,
То гнусь под ветки, и вперед, вперед!
Пришел! Стою в снегу, шаги отмеря,
И рукавица правая в зубах.
Пульнуть, и в мыслях вовсе не до зверя.
По драной шапке с мелочи – БАХ, БАХ!
Шарахнет эхо где-то за рекою…
С отцом сюда ходили… . Боже мой!
За пазухой замерзшею рукою
Держусь за сердце и …. плетусь домой.
Осенней тишью переполнен луг
Речные волны тихо лижут берег,
Осенней тишью переполнен луг.
Лишь в синем небе непонятной трелью
Прощанье птиц зовет меня на юг.
Шуршит тревожно жухлая осока,
Сухих стрекоз роняя на песок,
И по теченью, грустный и далекий,
Уходит лета ивовый листок.
А над церквами галки кружатся,
Опять звонят за чей-то грех,
И на дороге в стылых лужицах
Неслышно гаснет первый снег…
Милая сердцу деревня
Низко склонилась крапива,
Капает с крыши вода,
Лошадь с намокшею гривой
Цепью звенит у пруда.
Где-то за речкою слышно:
Стадо, сгоняя на луг,
Старый, давно уж охрипший,
Жутко бранится пастух.
Милая сердцу деревня,
Где ж ты, родная моя?
Все, что осталось, — деревья,
Старый колодец и я.
Иду один по прежней стежке
И горькой думою молчу,
Бурьяна наглые головки
С досады прутом колочу…
Как ни крути – придется тоже
Места родные покидать:
Народ разъехался, негоже
В пустой деревне смерти ждать.
Как объяснить, понять – не знаю.
Бегут в Москву, не за Урал…
То власть, то Бога в мать ругаю,
То плачу, черт бы все побрал!
