Звоню брату. Голос в трубке: «Юный смоленский партизан Михаил Смирнов слушает». 83-летний брат несмотря на несколько тяжелых перенесенных операций полон юмора, оптимизма и новых планов. В том числе, как только сгинет коронавирус, планирует навестить малую Родину — Холм-Жирковский район.
Двое моих братьев и сестра из военного поколения, «дети войны». Войну сестра Мария встретила девятилетней девочкой, старший брат Алексей в 7-летнем, а Михаил в 5-летнем возрасте. Все трое родились в поселке Заповедь, в стороне от большака на полпути между селом Пигулино и деревней Васино. Сегодня о кипевшей некогда жизни напоминают две седые березы да деревянный крест в память об обитателях поселка. Семь семей, практически все родственники-отселенцы из деревни Васино. С десяток домов, которые разделили участь сотен тысяч населенных пунктов, уничтоженных немецко-фашистскими захватчиками. При отступлении немцы жгли все вокруг, но с особым, казалось, остервенением — Заповедь. Мстили за одно лишь подозрение в связях с партизанами.
«Заповедские» действительно помогали людям в лесу всем, чем могли: продуктами, одеждой, медикаментами. Голод, холод, болезни, выпавшие на долю партизан в периоды оккупации 1941-1943 годов, требовали постоянной связи с деревенскими жителями. Обращались к тем, кого знали, кому доверяли. Так было и с нашей семьей Смирновых-Титовых. В районе деревень Симоново и Соловцово базировалась группа «Сосновая» партизанского отряда «Народный мститель». О подвигах народных мстителей напоминает обелиск, что возвышается на пригорке слева от шоссе на подъезде к деревне Зеленая горка, если ехать в сторону Вязьмы. Комиссаром «Сосновой» был Федор Сергеевич Смирнов, муж нашей тёти Натальи, т.е. наш дядя. Сестры были очень дружны, часто Наталья с детьми гостила в нашем доме.
Памятная берёза 
Смирновы установили на месте
посёлка поклонный крест
Нередко один, а то и с товарищами, сюда тайно наведывался Федор Смирнов, чтобы отогреться, помыться, отдохнуть. Случалось, его жизнь и жизнь укрывавшей его родни висели на волоске.
Однажды зимой в поселок нагрянули полицейские с обыском. С полусотни полицаев окружили нашу пятистенку, несколько человек вошли вовнутрь. Бабушка Домна только и успела спрятать Федора под пол за большой русской печкой. Он лежал на спине, держа на груди заряженный пистолет. Жена Наталья взмолилась: «Федя, только не стреляй, не то всем нам с детьми конец…». Пан или пропал — отсчет пошел на секунды. За печкой, откинув несколько половиц, его обнаружил односельчанин Григорий Тигров. Молча посмотрели друг другу в глаза, Гриша приложил к губам палец, мол, лежи тихо. А сам крикнул старшему полицаю: «Здесь никого нет». Фёдору повезло как может повезти только раз в жизни, что его обнаружил именно Гриша. Тигров только для видимости носил полицейскую форму, на самом же деле он держал с партизанами связь и поэтому не выдал своего командира.
Не иначе как чудесным спасением называли в нашей семье другой эпизод. Как-то под вечер в дом заявились десятка три немцев. Стали обустраиваться на ночлег, таскать с чердака сено. Накануне появлялся Федор, встречался с Натальей и детьми, подымался зачем-то наверх. Женщин охватила неодолимая тревога, собрались с детьми в чулане, стали молиться пред иконами. И случилось чудо: немцы выгребли с чердака все сено за исключением крохотного клочка, под которым лежал автомат Фёдора. Не трудно догадаться, что ждало обитателей дома за укрывательство коммуниста-комиссара с оружием. «Господь отвёл», — вспоминала Наталья Нефёдовна.
Наша мать — Екатерина Нефёдовна, красивая, отважная, порой дерзкая 35-летняя женщина ходила по деревням, собирала для партизан продукты и теплые вещи, выведывала расположение и наличие вооружения немецких войск, выполняла функции связной. Нередко для отвода глаз брала с собой 7-летнего Лёньку. Недоброжелатели, особенно полицаи, догадывались о её связях с партизанами, но прямых доказательств не имели. Однажды зимой мать вывозила на санях дрова из лесу. Неожиданно раздались окрики: «Стой!», последовали выстрелы и отборная брань: «Что, баба, партизанам дорогу застилаешь?!» То были местные полицаи. Слава богу, пули просвистели мимо. А мать не поскупилась на крепкое словцо в адрес предателей.
По воспоминаниям старшего брата, 86-летнего Алексея Егоровича, война «прилетела» к нему с неба в августе 1941 года. В тот тёплый солнечный день он пас колхозных лошадей, как вдруг услышал неизвестный ранее звук и увидел приближающуюся группу самолетов. От страха бросился на землю вниз лицом. Как позже узнал от взрослых, это немцы летели бомбить районный центр. Вскоре под бомбежку попал и поселок Заповедь. Как только вдали стали падать бомбы, мать с ребятами бросилась бежать в заранее вырытый окоп. Но Лёнька замешкался, стал ловить котенка. В смятении бедная мать стала кричать: «Брось котёнка!» Лёнька успел запрыгнуть в укрытие, держа в руках дрожащий комочек, и пролепетал сквозь слезы: «Да, и котёнка жалко…»
В другой день они с мамой направлялись в соседнюю деревню вдоль картофельного поля. На голове мальчика был повязан белый платочек. Неожиданно появился легкий немецкий самолет, выпустил очередь. Оба от страха упали на землю, втиснулись в борозду. А летчик делал новые развороты и продолжал охоту на беззащитных людей. Самолет проносился так низко, что, казалось, вот-вот заденет колесами. Только став взрослым, Алексей Смирнов преодолел боязнь самолетов.
А вот как в семье вспоминали эпизод с другим — средним — братом. В один из зимних дней немцы согнали в Пигулино из соседних деревень молодых женщин. Отбирали для отправки в Германию здоровых, бездетных либо имевших детей старше грудного возраста. Под эту категорию полностью подпадала и наша тётя Ксения Титова. На сортировке она подошла с младенцем, завернутым в одеяло. Старший немец внимательно осмотрел и жестом распорядился: оставайся дома. Так от угона в Германию тётушку спас 5-летний Миша, умело поджав ножки и ручки, изобразив грудничка.
Случалось, дети оказывались наедине с оккупантами, но на провокации не поддавались, вели себя так, как учили взрослые. 4-летнюю Иру, дочь Федора Смирнова, полицаи пытались подкупить конфетами, когда расспрашивали «Бывает ли у вас папа?» Девочка уверенно отвечала: «Мой папа в Москве. Здесь его нет, — и добавляла: А вас я не боюсь». Иногда дети проявляли завидную находчивость. Зима 1942 года, деревня Васино. В просторной избе на вечерок собрались власовцы, их называли еще «русскими немцами». С частушками выступил наш двоюродный брат — 8-летний Лёня Титов, он же Летун:
«Немчура, немчура… золоты погоны
Убирайтесь поскорей,
Пока есть вагоны!»
«Понапрасну, Фриц, воюешь,
Понапрасну танки бьёшь.
Ты Москву не завоюешь
И в Берлин не попадёшь!»
«Сидит Гитлер на заборе,
Плетёт лапти языком,
Чтобы вшивая команда
Не ходила босиком!»
Летун бурно жестикулировал, надувал губы, причитал невесть откуда прилетевшую абракадабру: «Гитлер эммер, Гитлер пупсик…» Власовцы ухохатывались, аплодировали. Не сдержала артистического темперамента и наша сестренка, 9-летняя Маня Смирнова:
«Под окном у нас растёт
черная смородина
Да здравствует наша
Советская Родина!»
9 марта 1943 года вспоминался в нашей семье как самый трагичный день минувшей войны. Из рассказа матери: «В тот день к нам в Заповедь пришел отряд немцев на лыжах, с собаками. Окружили наш дом, стали обкладывать соломой. Мы выбежали на улицу. Офицер в черной форме обратился ко мне вперемежку по-немецки и по-русски: «Матка! Хаус спичка. Хаус капут». Я поняла: будут жечь, переспросила: «А Холм, Холм-Суминский, там у меня мама и сестра, тоже спичка?» Он задумался и, растягивая, произнёс: «Хольм, Хольм, Хольм… спичка!» Потом показал рукой в сторону: «Пигулино никс спичка». Дом занялся пламенем. Я бросилась было вытаскивать одеяла, одежду, но один немец наставил на меня автомат, передёрнул затвор. Тогда я рванулась к хлеву, чтобы спасти нескольких ягняток и кур.Но ягнят немцы на наших глазах скормили собакам, куры сгорели в огне. День был морозный, больше 20 градусов. Дом горел несколько часов, мы стояли и плакали. Полыхали и соседние избы. Отовсюду слышались стенания и детский плач. Стемнело. Собрав пожитки, которые удалось спасти, вместе с престарелой свекровью, золовкой и детьми отправились к моей маме в соседний Холм-Суминский, в полутора километрах от нас. Шли по колено в снегу. Добрались за полночь.Только дождались утра, как нагрянули немцы и деревня тоже запылала. После ухода немцев, мы какое-то время укрывались в здании пигулинской школы. Но было тесно, сплошь погорельцы. Вернулись на своё пепелище, соорудили из остатков дома шалаш и прожили в нём до глубокой осени 1943 года. Всяко горюшка хлебнули: и холод, и голод, и болезни… Бывало, отковырнешь у ребят на голове коросту, а под ней черви шевелятся… Дважды в 1943 и 1944 годах пыталась добраться с детьми до Москвы к вашему отцу, который был занят на тыловых работах. Удалось только с третьего раза».
Какие чувства будят во мне эти семейные воспоминания? Сострадание? Сочувствие? Боль? Ненависть к врагу? Да, это так. Но всё сильнее заявляет о себе чувство Гордости.
Горжусь своей семьей, достойно перенесшей тяготы войны. Горжусь комиссаром Фёдором Смирновым и его смелой женой Натальей, их дочкой, нашей двоюродной сестрой Ираидой Федоровной Опалевой — она проживает и поныне в Холму-Жирковском, воспитала хорошего внука Никиту. Горжусь знаменитыми земляками, некоторых из которых имел честь знать лично: это Герои Советского Союза летчики П.М. Михайлов и Г.А. Григорьев, полный кавалер орденов Славы артиллерист Д.Т. Сорокин, партизанские командиры Н.В. Подрезов, М.П. Марышев, С.В. Муравьев. Горжусь, что хожу теми же тропами и дышу одним воздухом с большим Гражданином и большим Поэтом Иваном Кузьмичем Савельевым, посвятившим родному Холму-Жирковскому множество стихов, в том числе вот эти строки:
Там как шлемы — холмы и как пики — леса.
Там березки стоят, как медсестры запаса.
Там — передний мой край.
Там — моя полоса
Обороны — до самого смертного часа.
Когда-то в Советском Союзе вводились звания «участник войны», «ветеран войны», распространявшиеся на непосредственных участников боевых действий. Но к «участникам войны» справедливо относятся и миллионы мирных жителей, в том числе дети, которых война вовлекла в свой трагический водоворот и закалила «до самого смертного часа».
Вот почему я так радуюсь словам среднего брата Михаила Егоровича: «Юный смоленский партизан слушает». Подольше бы звучал этот голос!
С Днем Победы вас, дорогие земляки!
Анатолий СМИРНОВ
