Мои воспоминания об отце носят фрагментарный характер и непосредственно охватывают собою период, примерно с середины 1930-х годов – до начала Великой Отечественной войны (июль 1941г.).
Мой отец, Николай Михайлович Иезуитов, профессор и заведующий кафедрой истории кино во Всесоюзном Государственном институте кинематографии (ВГИК), родился 09.11.1899 г. в г. Александрове Владимирской губернии (ныне Ивановской области) и погиб, как московский ополченец, ориентировочно 4-7 октября 1941 г., в боях у Холм-Жирковского (Смоленская область).
Иезуитов Н.М. окончил в 1924 г. Московский Государственный университет, став искусствоведом, и, ориентировочно в 1925 г., женился в Москве на моей будущей матери Татьяне Константиновне Волковой, тоже искусствоведе (21.09.1900 г. – 23.04.1983 г.), дочери известного земского врача Константина Васильевича Волкова (24.02.1871 г. – 28.06.1938 г.), лечившего Л. Н. Толстого и знакомого с А. П. Чеховым, В. Г. Короленко, А. И. Куприным, А. М. Горьким, Ф. И. Шаляпиным. С 1911 г. по 1938 г. Константин Васильевич – главный врач в больнице города Ядрина (Чувашия), ныне больница носит его имя.
В больнице Константина Васильевича родилась моя сестра Наталья Николаевна (05.07.1928 г. – 21.03.2005 г.), в последствии доктор биологических наук. В больнице деда родился и я 10.04.1931 г. По воспоминаниям акушерки, ставшими известными мне, родившись, я что-то долго бормотал, и акушерка сказала: «Профессором будет». Можно сказать, что ее предвиденье оправдалось.
В 1932 г. Николай Михайлович и Татьяна Константиновна переезжают из Москвы в Ленинград и поселяются вместе с детьми в сравнительно большой комнате 38 кв.м. в коммунальной квартире.
Николая Михайловича, я хорошо помню с 1935 г., в это время он работал над книгой о В. И. Пудовкине (вышла из печати в 1937 г.). Работал он за столом, который был заслонен в комнате шкафом. Чтобы дети своим криком не очень ему мешали, Николай Михайлович надевал на голову шапку-ушанку, крепко завязав ее тесемки. И вот что показательно, пока мы с сестрой мирно шумели, он был спокоен и сосредоточенно работал. Но стоило между нами возникнуть ссоре, и наступала тишина, Николай Михайлович сразу чувствовал это, выходил из-за стола и мирил нас. Для работы ему нужна была мирная атмосфера.
С 1932 г. Николай Михайлович работает в Государственном институте искусствознания (ГАИС) в Ленинграде. Я помню, как меня с сестрой он привел в ГАИС на просмотр фильма «Семеро смелых» (1936 г.). Фильм нам очень понравился, и мы с увлечением пели песню из него: «Лейся песня на просторе».
Помню, как однажды у нас в гостях побывал очень веселый и приветливый грузин. Это был режиссёр М.К.Калотозов. Его называли «Мишико», что меня очень удивляло: как это можно взрослого и большого человека называть таким детским именем. Однако очень скоро «Мишико» своим поведением оправдал такое имя, дружелюбно играя со мной и моей сестрой.
Летнее время, с 1933 г. по 1938 г., наша семья проводила в Ядрине. Хорошо помню, как Николай Михайлович увлеченно и даже радостно работал за столом в специально предоставленной ему комнате, а за его спиной висел на стене плакат к фильму «Мать Пудовкина». Видимо, он писал книгу о Пудовкине.
Николай Михайлович был очень жизнерадостным, многообразно талантливым и остроумным человеком. Принимал деятельное участие в драматических сценках, которые весело ставил в Ядрине Константин Васильевич и его гости. Помню я и такую шутку: на берегу реки Сура Николай Михайлович гордо возлегает на песке в полосатом женском купальнике и под зонтиком, изображая некую даму.
Николай Михайлович хорошо плавал, и мне было известно, что однажды он спас от гибели Константина Васильевича, которого затягивал водоворот на реке Сура.
С 1936 г. Николай Михайлович работает во ВГИКе (Москва). Находясь и в Москве, и в Ленинграде, живя на два дома. В это время он пишет книгу «Актеры МХАТ в кино» (вышла из печати в 1938 г.). Помню его рассказ о Б.Н.Ливанове. У Николая Матвеевича был принцип – лично не знакомиться с актерами, о которых он пишет, чтобы быть более свободным и объективным в своих оценках их творчества. Уже после выхода в свет книги «Актеры МХАТ в кино» на одном из собраний Николай Михайлович познакомился с Б.Н.Ливановым, и тот сначала отнесся к нему чисто официально. Однако почти сразу же, еще раз переспросив его фамилию, темпераментно воскликнул: «Спасибо!» и обнял Николая Михайловича, сказав: «Как глубоко и точно Вы поняли мою актерскую и человеческую сущность».
После демонстрации фильма «Гроза» (1934 г.) в одном из летних Московских кинотеатров, где Николай Михайлович выступал со вступительным словом к фильму (видимо, это было лето 1939 г.), он познакомил меня со своими учениками: улыбающимся И.Л.Долинским, и подтянутым, в круглых очках А.Д.Морозовским. Меня удивило, что такие взрослые люди «Ученики» Николая Михайловича, и я проникся особым уважением к нему. К тому времени я уже видел фильм «Чапаев», который мне очень понравился, и я заинтересовался тем, что Долинский, как выяснилось пишет работу «Драматургия «Чапаева»».
После смерти Константина Васильевича (1938 г.) летнее время наша семья проводила в Москве и Подмосковье. В 1939 г. мы жили во Всехсвятском, в студенческом общежитии у станции метро «Сокол». Помню небольшую комнату в коридорной системе. Это было место проживания Николая Михайловича в Москве. Он никогда не придавал особого значения быту. Жили мы все в его комнате весело и дружно. Когда я глядел в окно с высокого этажа, меня поразило, как из-под земли у депо выползал наружу поезд метро (оно открылось в 1935 г.), на котором мы ездили под землей.
С конца 1930-х годов Николай Михайлович работал над «Историей Советского кино». В 1940-м г. он привел меня во ВГИК на просмотр фильмов известного американского режиссера Д.У.Гриффита. Это были: «Нетерпимость» (1916г.), «Сломанная лилия» (1919 г.) с Лилиан Гиш, «Водопад жизни» (1920 г.) и «Сиротки бури» (1921 г.). На меня сильное впечатление произвели неудержимо мчащиеся древние колесницы, сметая живых людей, неизвестно за что, и крупным планом показанные опасные бритвы в руках у нескольких полицейских, готовых одновременно перерезать шнуры, что сбрасывает человека в люк и затягивает на его шее петлю. Человек оказался не виновен и остался жив («Нетерпимость»). Уже тогда я впечатляюще ощутил опасность и вред предвзятой нетерпимости в жизни.
Не забываема очаровательная, хрупкая Лилиан Гиш, и вызывает искреннее сочувствие, тайно влюбленный в героиню Гиш сдержанный и скромный китаец, почти незаметно делающий себе харакири после ее смерти, не вынеся гибели любимой. Так я наглядно ощутил великую силу самоотверженной любви.
В «Сиротках бури» запомнились беспомощность двух девочек перед разгулом беспощадной стихии Великой Французской революции 1789-1794 гг. Безжалостную военную стихию мне скоро пришлось испытать на себе. Когда Николай Михайлович писал книгу о В. Р. Гардине, режиссере и актере (вышла из печати в 1940 г.), он был вынужден непосредственно и довольно часто общаться со своим персонажем, у которого находились необходимые для написания книги материалы. Это не повлияло на объективность оценки творчества Гардина, в целом человека сложного. Николай Михайлович показывая мне окна дома, где жил Гардин, деликатно говорил, что Гардин – интересный и отзывчивый человек. Однако я, видя на фотографиях Гардина, в роли Иудушки Головлева, и, уже зная, кто он такой, по-своему сомневался в словах Николая Михайловича и достаточно обоснованно.
Мы с сестрой давно мечтали иметь дома собачку, и, наконец, Николай Михайлович обещал привезти ее из Москвы. Помню, как мы с мамой и сестрой пришли встречать Николая Михайловича на перрон Московского вокзала. Мы его увидели, но никакой собачки у него в руках не было. Все мы очень огорчились, и вдруг Николай Михайлович достает из отворота пальто маленький пушистый комочек. Это и была собачка из Москвы. Песика по его породе «лохматый пинчер», мы назвали «Бонькой». Всю войну «Бонька» как живая память о Николае Михайловиче был с нами и на себе испытал все тяготы и лишения, выпавшие нам на общую долю. Умер «Бонька» в 1952 г. и мы очень горевали, что навсегда прервалась у нас живая связь с Николаем Михайловичем как его последним прижизненном подарком своей семье.
Николай Михайлович ждал переезда семьи из Ленинграда в Москву, место своей работы, и мы лето 1940 г. и 1941 г. провели, живя в студенческом общежитии ВГИКа на станции «Лось». Для Николая Михайловича было совершенно естественным, жить в одном доме со своими студентами, которые с большим уважением и настоящей симпатией относились к нему.
Очень хорошо помню 22 июня 1941 г., когда я по радио узнал, что началась война. Помню, что одни люди сразу побежали тогда в магазины, чтобы закупать продукты, а другие, в том числе Николай Михайлович и студенты ВГИКа, сразу же поехали в Москву, во ВГИК, чтобы каким-то образом участвовать в защите родины. Николай Михайлович остался в Москве и в письме сообщил нам, что он добровольно вступил в народное ополчение. Призыву в армию он не подлежал.
Последний раз я видел Николая Михайловича 5 июля 1941 г., когда он на короткое время приехал в общежитие. Насколько помню, уходил он нас со словами: «Никто не обязан вас защищать, я — ваш защитник. Чем больше таких людей, как я, не очень способных к войне, пойдет на войну, тем скорее мы победим». Из Москвы от него пришло несколько писем, в которых он с юмором сообщал, что становится настоящим бойцом: при стрельбе по мишеням попадает не только в «молоко», и учиться четко, выполнять различные команды.
Затем, после некоторой паузы, пришло письмо со штампом «Действующая армия» и с указанием номера полевой почты. Помню, что в последнем письме, полученном с фронта, он снова выражал свое глубокое убеждение в том, что нас нельзя победить никакими силами, это просто немыслимо, и все дело в том, насколько быстро мы сами сможем одержать победу, не жалея себя. Потому то мы и победили. Слова у Николая Михайловича не расходились с делом.
В том же письме он сообщал, что как «писарь второго батальона» он сумел отправить в Москву для продолжения обучения группу студентов ВГИКа и группу во главе с И. Л. Долинским за аппаратурой, чтобы снять на фронте фильм о ВГИКовских ополченцах. Он как бы предвидел, отправляя своих соратников в Москву, смертельное немецкое наступление.
Николай Михайлович писал и о том, что в осеннее время, которое наступило сейчас, он с большим удовольствием и восхищением вспоминает, наслаждаясь видом мирной природы, как точно и проникновенно описали А.Пушкин и Л. Толстой осень с ее неповторимо впечатляющими и прощальными красками. Судя по всему, письмо было написано им во время короткой передышки между боями, в самом конце сентября, может быть, 1-3 октября 1941 г.
В интервале, между 4-7 октября 1941г., во время немецкого наступления, Николай Михайлович героически погиб под Холм-Жирковским, как позднее сообщали очевидцы, в бою ополченцев с наступающими немецкими танками.
Кроваво – красная висит в полях завеса,
Вокруг кипит, ожесточаясь, бой,
С «Коктейлем Молотова» встал в руке профессор,
И танк тогда остановил собой.
Пусть ныне мира не прочна завеса,
Землей засыпан и зарос редут,
Но если перед ними встал профессор,
Здесь вражеские танки не пройдут.
Вместе с Н.М. Иезуитовым погиб и А. Д. Морозовский.
Послед ухода Николая Михайловича в народное ополчение мы (его семья) еще некоторое время жили в общежитие и неоднократно подвергались немецким бомбежкам. Здесь проходила линия ПВО Москвы. Вместе с другими людьми, оставшимися в общежитии я копал «щели», как считалось для спасения от бомбовых ударов (фактически бесполезные) и тушил немецкие «зажигалки», которые щедро разбрасывали немецкие самолеты. Отсюда мы были позднее отправлены в эвакуацию.
В 1941 г. (скорее всего зимой) мы находились в эвакуации в городе Мелекесс (ныне Димитровград) Ульяновской области. И получили там официальное извещение, что Николай Михайлович «пропал без вести», хотя, перестав получать письма от него, мы были убеждены в том, что он погиб.
В начале 1945 г. после эвакуации в разные места (Мелекесс, Егорьевск, Кунцево) наша семья вернулась в Ленинград.
Я считался сыном «пропавшего без вести» и это накладывало на меня особый отпечаток для других людей, чего-то не очень надежного и даже подозрительного. В 1947 г. в Ленинграде состоялся суд, который официально признал гибель Николая Михайловича на фронте. До своего шестнадцатилетия (апрель 1947 г.) я получил всего один раз пенсию в 60 рублей, как сын погибшего фронтовика. Решение суда внутренне успокоило всю семью и окружающих, избавив от подозрений. Смертью отца на фронте мне можно было открыто городиться.
Моя мать, Татьяна Константиновна, была верной и надёжной женой Николая Михайловича, женщиной поистине героической, стойко переносившей жизненные невзгоды. Она сделала все, чтобы я и сестра получили среднее и высшее образование.
Сестра, Наталья Николаевна, окончила среднюю школу и биологический факультет Ленинградского Государственного университета (ЛГУ) стала известным ученым, доктором биологических наук.
Я в 1949 г. с серебряной медалью окончил среднюю школу, с отличием закончил филологический факультет ЛГУ (1954 г.), там же аспирантуру ЛГУ (1957 г.).
Чести и памяти своего отца, мы, его дети, не посрамили.
В течение некоторого времени моя жизнь, как и жизнь Николая Михайловича, была связана с кино. В 1958-1959 гг. я работал старшим редактором сценарного отдела киностудии «ЛЕНФИЛЬМ». При моем определенном участии и содействии начинали свой творческий пусть режиссеры: В.М.Шредель, А.Т.Вехотко, В.Ф.Соколов, М И.Ершов, В А.Фетин, В. А. Садовский. Я даже отваживался делать, как филолог, замечания историко – литературного характера Г. М. Козинцеву (его фильм «Гамлет») и И.Е.Хейфицу («Дама с собачкой»), которые так или иначе все же принимались во внимание метрами.
С первого ноября 1959 г. я начал работать в Институте русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР (АН РФ), где прошел путь от младшего сотрудника до заместителя директора института по науке (1978 г.-1983 г.) и директора института (1983 г.-1987 г.). В 1960 г. стал кандидатом филологических наук, а в 1971 г. – доктором филологических наук.
Находясь на пенсии с 1991 г., постоянно занимаюсь научно-общественной, научно-организационной, научно-исследовательской деятельностью.
В настоящее время я – Проректор Международного университета Фундаментального обучения (МУФО) в составе Оксфордской образовательной сети, Вице-президент Международного Высшего Ученого совета (МВУС), гранд-доктор философии, профессор Оксфордской образовательной сети, академик Европейской Академии естественных наук имени В.Лейбница и ряда других Международных Академий, генерал полковник казачьих войск.
В 1992г. мною создана принципиально новая «Философия взаимодействия («биализм»)» — философия ХХI века, получившая отечественное и международное признание.
2013, 2014 гг. – номинант на Нобелевскую премию за применение «Философии взаимодействия» к теоретической физике. Автор 15 монографий и свыше 400 печатных работ.
И все равно, несмотря на все мои степени и звания, а также возраст (я пережил Николай Михайлович на 44 года) мне сейчас 85 лет, Николай Михайлович остается для меня по всем показателям старше и опытнее, мудрее и талантливее, нормой и образцом в науке и в жизни, которые всегда впереди.
Было время, когда меня спрашивали: «Не сын ли я Николай Михайловича Иезуитова». Было время, когда меня спрашивали: «Не мой ли отец Николай Михайлович Иезуитов»
С уверенностью и гордостью я могу и хочу сказать: «Я действительно сын своего отца – Николая Михайловича Иезуитова».
А.Н. ИЕЗУИТОВ 18 июня 2016 г. г. Санкт-Петербург.
