30 октября в России отмечается День памяти жертв политических репрессий. Трагедия первой половины 20 века коснулась судеб очень и очень многих граждан страны, попавших в жернова массовых арестов, выселений, расстрелов. Временем Большого террора называют 1937-1938 годы, на которые пришелся пик репрессий. Среди тех, кто был безвинно осужден, были и многочисленные представители Холм-Жирковского района
Дело священника Граблина
Если судить строго, последние годы жизни священник Граблин служил в селе Головенька Бельского района. Сейчас это Тверская область. Но испокон века бельская земля — смоленская земля, переданная в 1944 году в новообразованную Калининскую область. Да и родился Николай Граблин в волостном старинном селе Покров (нынешнее Ленино Холм-Жирковского района) Бельского уезда в семье диакона церкви Покрова Пресвятой Богородицы. Так что он настоящий уроженец Холм-Жирковского района. Учился в Бельском духовном училище, служил псаломщиком. После революции 1917 года работал во многих учреждениях советской власти. Одно время служил даже в милиции. Но в 1928 году был рукоположен в священники, и начал службу в церкви села Головенька.
29 октября 1937 года временно исполняющий должность начальника Бельского районного отделения УГБ УНКВД по Западной области Зимницкий подписывает постановление о заключении под стражу священника села, «приняв во внимание, что Граблин Николай Николаевич, 1887 года рождения, происходит из с. Покров Холм-Жирковского района Смоленской области, проживает в с. Головенька Бельского района Смоленской области, достаточно изобличается в том, что систематически проводит среди населения контрреволюционную, антисоветскую деятельность, являясь служителем религиозного культа». А это уже статья 58, пункты 10 и 11. Вместе с ордером на арест выписан и ордер на обыск. Обыск провели, но ничего контрреволюционного и антисоветского в доме обнаружено не было.
Из документов личного дела видно, что уже с мая 1937 года за священником стали усиленно «приглядывать» местные советские власти. 26 мая он был вызван в Головеньковский сельский совет. Председатель сельского совета в тот же день доложил в местное отделение НКВД: «Сего числа были вызваны в сельский совет служители культа Граблин и Саборнов для предъявления документов, находившихся при Головеньковской церкви. Культ Граблин заявил, что документов у меня никаких нет, и я вам не подчиняюсь, и понимать вас не хочу, я свободный гражданин. Назвал председателя сельского совета бандитом. Заявил: я сельсовет не понимаю, буду ходить по селениям. Я свою работу буду проводить».
Ход делу был дан лишь в октябре 1937 года. А первый допрос самого обвиняемого был проведен 15 ноября 1937 года. Затем пошли допросы «свидетелей» — всего лишь три-четыре человека — контрреволюционной деятельности священника Граблина. Председатель местного колхоза «Красный борец» Семен Козлов на прямой вопрос следователя: «Что вам известно об антисоветской деятельности священника Головеньковской церкви Граблина Николая Николаевича?» отвечал в таком же духе: «Священника Граблина Николая я знаю хорошо, потому что моя хата находится на расстоянии 500 метров от квартиры, где проживал Граблин. Мне, как председателю колхоза, часто приходилось встречаться с контрреволюционной деятельностью Граблина. Он, с целью сорвать сельскохозяйственные работы в колхозе, разлагал трудовую дисциплину среди колхозников. Делал он это в канун религиозных праздников. Ходил по домам и говорил, что если они (колхозники) не будут посещать церковь, то бог их накажет. За ваши грехи бог и так вас наказал, загнали в колхозы и заставляют работать день и ночь, даже в праздники. Надо бросить слушать коммунистов, а молиться богу, он и избавит вас от этого наказания».
Заведующий кооперативным ларьком товарищ Орлов на аналогичный вопрос отвечал: «Николая Граблина знаю хорошо, он приходил в ларек за покупками. Знаю, что Граблин ходил по домам колхозников и единоличников и собирал подписи, чтоб не закрыли церковь. Одновременно проводил агитацию, говорил, что в колхозах плохо живется и нужно из колхозов выходить. В июне месяце 1937 года Граблин возле кооперативного ларька высказал недовольство советской властью. Возле ларька было несколько колхозников, которые ждали, когда привезут хлеб. Граблин стал говорить, что в газетах пишут, что жить стало лучше, но коммунисты врут, а на самом деле народу живется очень плохо. Такое положение долго не продлится, по новой Конституции начнутся выборы, то за коммунистов никто голосовать не будет и власть изменится». Наивный человек!
Еще один свидетель говорил: «По новой Конституции он тоже теперь имеет право ходить и вербовать верующих. А вы, коммунисты, не умеете управлять, если такую богатую страну, как Россия, довели до нищеты. Граблин поддерживал тесную связь со священником города Белый Пляшкевичем, к которому часто ходил за разными советами».
Так дело священника Граблина объединили с делом священника Леонида Пляшкевича. А это давало веский повод объявить, что раскрыт контрреволюционный заговор. И уже в обвинительном заключении по делу прозвучало много нюансов, о которых не упоминалось в ходе следствия. «Бельскому РО НКВД стало известно, что священники Пляшкевич Леонид и Граблин Николай, прикрываясь своей духовностью, систематически проводили контрреволюционную агитацию среди колхозного населения и распространяли антисоветские измышления о Партии, Правительстве и ее руководителей. Распускали слухи о войне, гибели советской власти и приходе фашизма к власти. В связи с этим, указанные выше священники были арестованы.
Граблин Николай Николаевич перед каждым религиозным праздником ходил по домам колхозников и уговаривал их, чтобы на работу в праздники не ходили, а шли в церковь, а тем, кто не будет посещать церковь, угрожал наказанием божиим.
Проповедовал, что согласно новой Конституции не надо голосовать за коммунистов, а надо голосовать за умных людей.
В 1937 году, в июле месяце, Граблин возле кооперативного ларька говорил: «вот до чего дожили, говорят, что жить стало хорошо, а хлеба нет. При царе было сколько угодно, на копейку — фунт, а теперь коммунисты из колхозов берут хлеб даром, а потом продают его колхозникам по рублю за килограмм, и то не вволю.
В проводимой контрреволюционной деятельности Пляшкевич и Граблин виновными себя не признали, но изобличаются имеющимися в деле следственными материалами. Означенное преступление предусмотрено ст. 58 п.10,11 УК РСФСР.
Постановил: следственное дело по обвинению Пляшкевича и Граблина передать на рассмотрение Тройки УНКВД Смоленской области.
Справка. Арестованные Пляшкевич Л.В. с 5.11 и Граблин Н.Н. с 29.10 содержатся в тюрьме в городе Смоленске.
Вещдоказательств по делу не имеется».
» Выписка из протокола №54 заседания Тройки УНКВД Смоленской области от 20 ноября 1937 года. Слушали: 62. Дело №11017 Бельского РО НКВД по обвинению: Граблина Николая Николаевича, 1887 года рождения, урож. С. Покров (Ленино) Холм-Жирковского района Смоленской области, служителя религиозного культа.
Постановили: Граблина Николая Николаевича расстрелять. Лично принадлежащее ему имущество конфисковать».
В 6 часов вечера 28 ноября 1937 года приговор был приведен в исполнение.
Один из многих
Петр Алексеевич Алексеев — один из тех, кому посчастливилось вернуться домой после приговора Тройки «десять лет без права переписки». Об этих годах он никогда не забывал (первое время и не давали забывать). В свое время он написал воспоминания о лагере, но посчитал, что они могут кому-то нанести вред своей преждевременностью, избавился от них. Сжечь рука не поднялась, закопал в лесу.
Сохранился фрагмент записи разговора с Алексеевым. Хранится он в музее «Крестьянский быт» в деревне Ленино.
— Родился я в 1916 году в деревне Кукуево в большой крестьянской семье. Отец, мать, четыре сестры, два брата. Когда началась коллективизация, в колхоз не вступили. В этом, наверное, наша беда. Когда пришел возраст — ушел в армию, затем работал трактористом в Холмовской МТС.
Первым арестовали отца — летом 1937 года. Лишь после реабилитации в 1963 году я узнал, что он был расстрелян по приговору тройки УНКВД Западной области через два месяца после ареста.
За мной пришли осенью того же года. Обвинений никаких не предъявляли, кроме «врага народа». Приговор, и сразу этапом на север Западной Сибири — 10 лет исправительно-трудовых лагерей.
Везли как скот в вагонах. Кто выжил — сразу же на работу. Кругом тайга: лес, лес, лес…Палатки, из инструментов — ручные пилы и топоры. Валили лес, корчевали пинии, ставили срубы для бараков. Чтобы хоть как-то продержаться, научились собирать коренья. От голода и холода умирало за ночь 10-15 человек. Вдобавок цинга. Но выжить хотелось, меня спасала вера в Господа.
О том, что началась Великая Отечественная война, узнали не сразу. Несколько раз подавал прошения, чтобы меня отправили на фронт, хотя бы в штрафную роту, но каждый раз отказ — «враг народа».
Лагерная жизнь больше десяти лет. Вернулся я к матери в 1948 году, устроился в Холмовскую МТС, потом перешел в Печатниковскую. Дома было непросто, чувствовал косые взгляды людей, разговоры, что отец — «враг народа» и сын такой же. Из документов ничего не было, кроме справки об освобождении. В 1954 году уехал на Кавказ, где можно было купить документы, оттуда — в Москву.
В 1963 году обратился с просьбой пересмотреть дело, реабилитировали «за отсутствием состава преступления». За десять лет в лагерях так никто и не извинился.
Подготовила Галина ЦВЕТКОВА
